В 1866 г. сельский доктор из Нанси Амвросий Август Льебо (1823—1904) издает книгу «Сон и подобные ему состояния, рассматриваемые прежде всего с точки зрения влияния разума на тело», в которой подводит итоги своих пятилетних наблюдений над гипнозом с использованием его в лечебной практике при самых различных невротических заболеваниях. А. А. Льебо полностью согласен с Braid в его отрицании магнетизма и также считает гипноз разновидностью сна, но он идет дальше и называет это состояние внушенным сном, чем закладывает основу взглядов, которые в дальнейшем получили наименование Нансийской школы гипноза.
В 1866 г. в начавшем издаваться специальном журнале «Обозрение гипнотизма» А. А. Льебо в двух номерах публикует пространную статью «Исповедь врача-гипнотизера», в которой обобщает итоги своей 25-летней практики в области гипнотерапии. Опыт огромен — 7500 больных, из которых некоторые получили по нескольку десятков сеансов лечебного гипноза. На основании столь большого материала А. А. Льебо с уверенностью приходит к выводу о большой терапевтической ценности гипноза.
Полные пророческого смысла слова о гипнозе сказал А. А. Льебо: «В настоящее время, когда люди науки отдают себя изучению гипнотизма и другим состояниям, ему подобным, которые демонстрируют силу влияния психического на физическое, любительские сеансы не имеют смысла, ровно как призывы к уничтожению этой столько раз проклятой науки. Эти призывы теперь уже никогда не вызовут эхо, поскольку настоящие ученые занялись ею. Уже противники, которые презирали ее вчера, признают ее сегодня и это также истинно, как опасно; завтра вынужденные к последнему отступлению, они быть может опять провозгласят гипнотизм бесполезным до тех пор, пока пристыженные и побежденные доказательствами они будут вынуждены восхищаться им за тот свет знания, которым он озарит психологию, медицину, право, философию, религию, историю и многое другое, в том числе и их самих».
Эти слова врача-практика подтвердит через два года в своей книге «Гипнотизм. Исследования физиологические и психологические» профессор А. Бони, заведующий кафедрой физиологии Нансийского университета, занявшийся экспериментально-лабораторным изучением гипноза. Там он напишет: «Вопрос о гипнотизме тем более заслуживает глубокого и добросовестного изучения, что в этих странных и, по-видимому, необъяснимых явлениях лежит зародыш целой глубокой революции в области физиологии и психологии мозга... Нужно, чтобы вопрос о гипнотизме вышел из области чудесного и вошел в научную область; нужно, чтобы магнетизеры и беснующиеся уступили место врачам и физиологам; этот вопрос должен изучаться в клиниках и лабораториях со всеми вспомогательными средствами, которыми мы теперь обладаем, со всеми тонкими приемами экспериментального метода».
С конца 70-х годов XIX века известный невропатолог Жан Мартен Шарко (1825—1893) начинает изучать явления гипноза на больных, страдающих истерией. Гипнотическое состояние у них вызывается путем однообразных, монотонных или внезапных и резких раздражителей, действующих на органы слуха и зрения. В полной темноте в глаза исследуемым бросают яркие вспышки света или на их слух воздействуют монотонным звучанием гонга. Больные впадают в различные по своим проявлениям стадии гипноза. Ж. М. Шарко дает им наименования: стадия каталепсии, летаргии и сомнамбулизма. Третья, наиболее глубокая, стадия гипноза — сомнамбулическая — иногда возникала у больных сразу при первом сильном звуке камертона или вспышке чрезвычайно яркого, так называемого друммонового света, иногда же в нее переводили загипнотизированного из стадии летаргии и каталепсии, для чего, по утверждению Ж. М. Шарко, требовалось только слегка потереть кожу на темени.
Сальпетриерская, или Парижская, школа Ж. М. Шарко сделала много для клинического знакомства с гипнозом, с его стадиями. Она впервые привлекла феномены гипноза для объяснения так называемых «чудесных исцелений», миф о которых веками служил для укрепления религии. Ж. М. Шарко серьезно интересовался и поощрял применение физиологических методов исследования — запись движения мышц, регистрацию пульса и дыхания у лиц с сомнамбулизмом. Все это подняло гипнологию на новую ступень, и поэтому не без основания 70-е и 80-е годы XIX века вошли в историю психотерапии как «золотой век гипноза».
Тем не менее следует признать, что в одном вопросе взгляд Ж-М. Шарко на природу гипноза был ошибочным полностью. Идентифицируя его с истерией, Ж- М. Шарко тем самым выдвинул положение о болезненной природе гипноза, а это давало прямой повод для скептически настроенных умов призывать к запрещению использования гипноза с лечебной целью. Реакция в этом смысле сказалась с особенной силой после смерти Ж. М. Шарко. От гипноза во Франции отвернулись столь решительно, что это дало повод одному из учеников Ж. М. Шарко, известному психиатру Пьеру Жане, бросить крылатое выражение: «Гипнотизм мертв... Пока не воскреснет!»
В изучении гипноза с Сальпетриерской школой конкурировала Нансийская, о двух представителях которой — Льебо и Бони — мы уже говорили. Фактически главой Нансийской школы стал профессор терапевтической клиники университета Ипполит Бернгейм (1840—1919). Он высказал мысль о том, что происхождение гипнотических стадий, которые наблюдал Ж. М. Шарко, связано исключительно с внушением, исходящим от гипнотизирующего, а не с патологической, истерической природой самого гипноза. И. Бернгейм понимал возникновение гипноза как результат того, что один человек (гипнотик) поддается внушающему влиянию другого (гипнотизера), не обнаруживая при этом выраженной критики к получаемому внушению. Широко известно выражение нансийцев: «Гипноза нет, есть только внушение». Такое положение, при котором понятия гипноза и внушения смешиваются в одно целое, причем гипнотическое состояние как нечто самостоятельное и независимое от речевого воздействия вообще отрицается, должно быть признано неверным.
Хотя у человека эти явления чаще всего тесно связаны друг с другом (с одной стороны, одним из наиболее употребительных способов, с помощью которого можно вызвать гипноз, является словесное внушение, и с другой — само гипнотическое состояние в значительной степени повышает восприимчивость к внушению и его эффективность, что широко и используется в гипнотерапии), тем не менее гипноз и внушение представляют собой различные явления. Это доказывается хотя бы и тем, что в гипноз можно погрузить не только человека, но и животных, в го время как способность воспринимать словесные внушения, то есть адекватные раздражители психического порядка, присуща лишь человеку.
Исторически победителями в споре двух прославленных школ, по признанию большинства специалистов, оказались нансийцы, хотя упрека в односторонности заслужили в равной степени и те и другие.
Заметный след в науке о гипнозе (гипнологии) оставил знаменитый немецкий физиолог Рудольф Гейденгайн (1834—1897). Результатом его исследований явился взгляд на гипноз как на сон разума, во время которого подавлено сознание. Этот сон возникает вследствие утомления корковых клеток монотонными раздражителями (звуковыми, зрительными, тактильными). Такую точку зрения скорее всего надо назвать проницательной догадкой, так как в ее основу не было положено экспериментальное физиологическое обоснование, как это будет впоследствии иметь место в работах школы И. П. Павлова. Но тем не менее умалять заслуги Р. Гейденгайна нельзя хотя бы потому, что он, безусловно, оказал в этом вопросе влияние на самого И. П. Павлова, в то время молодого врача, проходившего стажировку при его лаборатории. В 1880 г. Р. Гейденгайн выпустил брошюру о гипнозе, а ровно через год она уже появляется в переводе на русский язык под редакцией И. П. Павлова.
23 октября 1897 г. И. П. Павлов, произнося речь, посвященную памяти Рудольфа Гейденгайна, перечисляя его заслуги, особо выделил сделанный им вклад в изучение гипноза и произнес слова, характеризующие его собственное отношение к этой проблеме: «Гейденгайн один из первых наряду с Шарко указал, что область гипноза есть область глубокого реального смысла и высокого научного значения».
Из немецких исследователей того периода заслуживает упоминания известный психиатр и сексопатолог Krafft-Ebing, также интересовавшийся гипнозом и занимавшийся гипнотическими опытами над сомнамбулами. В предисловии к русскому изданию 1889 г. своей книги «Экспериментальное исследование в области гипнотизма» Krafft-Ebing, подчеркивая лечебное значение гипноза, писал: «Собственно новый терапевтический метод в настоящее время не нуждается более в рекомендациях, так как благодаря исследованиям и результатам А. А. Льебо, И. Берпгейма, Ж. М. Шарко и других гипнотическое лечение начинает становиться общим достоянием врачей всех культурных народов».
Страстным защитником гипноза явился крупнейший швейцарский психиатр и невропатолог Август Форель (1848—1931). В своей книге «Гипнотизм или внушение и психотерапия» (русский перевод 1928 г. сделан с 12-го немецкого издания, первое издание вышло в свет в 1889 г.), в которой разносторонне рассматриваются проблемы гипноза в экспериментальном и лечебном планах, он дает отповедь швейцарскому психотерапевту Полю Дюбуа (1848—1918), создателю метода рациональной психотерапии, за его нападки на гипноз. В частности, А. Форель пишет: «Мы отнюдь не оспариваем, что имеются и шарлатаны, занимающиеся гипнотизмом, и гипнотизеры, применяющие словесное внушение бессмысленно, механически, без надлежащего индивидуализирования. Но с подобными же недостатками мы ведь встречаемся во всех отраслях медицины, и это — дешевая, недостойная клевета—вменять их, подобно Дюбуа, в вину не единичной личности, а представителям всей науки, ссылаясь еще при этом на такие тонкости, как этимология слова «внушение», или прибегать к всеобщему заподозреванию».
Вместе с тем, несмотря на эту страстную защиту гипноза, сам А. Форель не избежал большого эклектизма во взгляде на природу гипноза, а его понимание сущности этого состояния не внесло ничего позитивного в существо вопроса, а скорее уводило его в область наукообразного фантазирования. Сделанный им все же вывод о том, что гипноз и сон — принципиально аналогичные состояния, не опирался на экспериментальные исследования, а явился, с одной стороны, следствием большого практического опыта собственной гипнотерапевтической работы, а с другой — заимствован им у более ранних авторов, в частности, Брэда и Льебо, без какой-либо оригинальной лабораторной проверки.
Вклад в практику гипнотерапии сделал шведский психотерапевт Отто Веттерстранд. Его книга «Гипнотизм и его применение в практической медицине» (русский перевод 1893 г.) в значительной степени способствовала активации лечебного использования гипноза при самых различных нервных и соматических заболеваниях (болезни сердца, желудка, астма, алкоголизм, детские болезни и Т. д.) не только на родине автора, но и в ряде других европейских стран.
Немалую роль сыграли и труды немецких врачей Л. Левенфельда и Альберта Молля, посвященные гипнозу. В своих руководствах по этому вопросу, появившихся в самом начале XX века, они (особенно удачно это сделано Моллем) дают солидную сумму знаний и по вопросам теории и практики гипноза, накопившуюся к тому времени в мировой науке. Однако собственные их взгляды на природу гипноза и связанных с ним явлений отражали субъективно-психологическое понимание ими гипнотического состояния и в некотором смысле были даже шагом назад по отношению ко взглядам стихийных материалистов, какими с известными оговорками, но все же можно считать Брэда и Льебо.
Своими путями шло изучение вопросов теории и практического применения гипноза в лечебных целях в нашей стране.
Н. В. Иванов (1954) показывает, что русские ученые весьма трезво подошли к учению о животном магнетизме, всколыхнувшем всю Европу. Они проявляли должную сдержанность и не позволяли себя увлечь фантастическими теоретическими домыслами Месмера и его последователей, но в то же время весьма бережно, с интересом и без всякой иронии восприняли факты практической, лечебной деятельности месмеристов и занялись накоплением собственного материала, который в дальнейшем способствовал формированию отечественных взглядов на гипнотические явления. Так думали и действовали писатель, революционный демократ
А.Н. Радищев, врачи А. Галич, А. Долгорукий, О. П. Вейнтрауб, Н. Рудаков и др.
А. Н. Радищев в сочинении «О человеке, его смерти и бессмертии» с предельной четкостью высказал идею единства психических и телесных функций: «Не с телом ли растет душа, не с ним ли мужает и крепнет, не с ним ли вянет и тупеет... Душа — окруженная со всех сторон предметами, она есть то, что они ей быть определяют. Ведаешь ли всю власть желудка твоего над мыслительностью... когда ты, о любитель духовных веществ, усомнишься в своей вещественности, то войди в сонм пьяных. Верь мне, скоро убедишься, что с телом и душа пьянеет».