Форум ПСИХОТЕХНОЛОГИЙ и САМОРАЗВИТИЯ

Тайны развития интуиции.



Индивидуальная и групповая ПРАКТИКА. Обсуждения, веб-конференции, совместные ЭКСПЕРИМЕНТЫ.




Анатолий Добрович

Ну, в общем, все поняли )))
Критику, идеологические наезды и прочие ментальные диверсии осуществлять ЗДЕСЬ !! )))

Анатолий Добрович

Сообщение GdeToTam » 13 авг 2020, 14:35

Анатолий Добрович


Думаю, следует создать отдельную тему. Поскольку очень интересный материал встречается :a_g_a: :a_g_a:



А.Б. Добрович О гипнозе (выдержки из книги «Фонарь Диогена»)

Анатолий Добрович



— Ничего работаете,— промямлил В. В. сквозь клубы дыма, когда пациенты ушли.Сколько раз вижу такие сеансы, а все не пойму: почему так много говорят о загадках гипноза? Вон ваш коллега Леви даже лекции читал с таким названием.

— По-вашему, и загадки нет?— я развалился в кресле и тоже с жадностью закурил.

— Ну-ну, уж мне-то не надо баки заливать.— Он озорно улыбнулся.— Вы, гипнологи, попросту используете физиологические законы организма. Умело вызываете гипноидное состояние, а оно и без вас присуще человеку и животным. Конечно, как естественное состояние мозга оно бывает исключительно кратковременным и поэтому не замечается, так что многим во время сеанса кажется, будто они испытывают его впервые. На деле же согласитесь, гипноидное состояние — это один из переходных этапов от бодрствования ко сну, и обратно... Вы, «чудотворцы», попросту умеете растянуть этот этап до получаса, часа или больше.

Он взглянул на меня, подняв брови.

— Продолжайте,— сказал я.— Умные речи приятно послушать.

В. В. пропустил мою реплику мимо ушей:

— Гипноидное состояние тем примечательно, что кора головного мозга уже изрядно заторможена, как бывает во сне, однако там остается еще не захваченный торможением участок — «сторожевой пункт», по выражению И. П. Павлова. За счет этого пункта поддерживается некоторый контакт с внешней средой. Сохраняется канал связи... Вот вы и «садитесь» на этот канал, и шпарите свои внушения. Канал связи такого типа возникает, например, у недавно родившей женщины. Она может спать очень крепко — пушками не разбудишь, но стоит тихонечко запищать младенцу, и она уже на ногах, бежит к своему ненаглядному... Да я и на себе такое замечал. Мне, скажем, надо завтра утром на поезд, как бы не проспать. Ставлю будильник, засыпаю сном праведника. Хоть в барабаны бейте — не проснусь, но на звон будильника тут же вскакиваю.

— Установка,— прокомментировал я.

— Подождите с вашими теориями, дайте докончить. Гипноидное состояние вызывается довольно просто. Сначала вы объявляете человеку, что он должен внимательно вас слушать. Он, как правило, гипноза боится и поэтому наверняка будет прислушиваться к вашим речам хотя бы из настороженности. Дальше вы приступаете к тормозящим воздействиям на его мозг. Это элементарно. Нужны слабые ритмичные раздражители, причем долго и упорно.

Например, звук метронома. Монотонная медленная речь — у вас это лихо получается.

Человек лежит или полулежит, тишина, полумрак, глаза закрыты; а тут еще однообразные убаюкивающие речи — как не поплыть прямо в объятия Морфея? Или пусть будут не звуки — пассы. Теплыми руками вы ритмично и медленно водите над лицом или другим участком тела. Гоняете слабую тепловую волну над кожей. И в этом весь секрет — а не в ваших будто бы «электрических» руках. А. П. Слободяник во Львове вообще пользуется феном — да, да, этой штукой для сушки волос. И от этих парикмахерских пассов люди впадают в гипноз ничуть не хуже, чем от таинственных манипуляций руками!

— А как вы объясните гипноидное состояние от долгой концентрации взгляда на блестящем шарике?

— В точности так же. Вы ведь знаете, что глаза не могут стоять на месте. Они постоянно мечутся туда-сюда, если даже мы упорно смотрим в одну точку; просто эти движения так быстры, что нами не замечаются. И на деле имеет место такая картина. Скользнул взор в сторону — и вернулся к слабому зрительному раздражителю, блестящему шарику. Скользнул — вернулся... Опять-таки раздражение идет в мозг ритмично, долго и малыми порциями.

Малыми — верно? Вы не загипнотизируете человека, принуждая его глядеть на яркий источник света! Слишком сильный раздражитель.

— Хорошо, а фасцинацию как вы объясните? Прошу прощения: «фасцинация» — это когда гипнотизируешь, требуя от человека непрерывно смотреть тебе в глаза.

— Тот же блестящий шарик,— не колеблясь ответил В. В.— Впрочем, два шарика: два ваших блестящих глаза.

— Упрощаете, коллега.

— Пожалуйста, не буду упрощать. Вы, конечно, ко всему упомянутому добавляете свои маленькие хитрости. Я ведь догадываюсь, чем вы занимаетесь. Вот вы этим ребятам, алкоголикам, давали задание концентрироваться на собственных ладонях, губах, веках, на ощущениях языка. Этим вы добились вялости мускулатуры пальцев, лица, языка. Ловко придумано! Мы-то с вами знаем, коллега, что более трети из общего числа двигательных нервных клеток мозга обслуживают именно эти группы мышц: руки, лицо, язык. Потому что руками человек приучен делать сложнейшую работу, невозможную для животных; лицо — зеркало его души, или лучше сказать, изменчивая маска, которую надо держать на себе почти непрерывно, не то окружающие обидятся или засмеют; язык же — важнейший рабочий орган человека. Он дан ему, как известно, чтобы скрывать свои мысли...

А когда эти мышечные группы расслаблены, обслуживающие их клетки мозга получают возможность отдохнуть, то есть начинают затормаживаться. И вы, пан гипнотизер, просто гарантируете себе успех сеанса. Через какие-нибудь минуты или десять минут более чем треть мозговой коры пациента уже заторможена.

— Ушлый вы человек,— признал я.— От вас не скроешься.

— Но в действительности торможение оказывается еще обширнее. Ведь вы вдобавок побуждаете пациента делать то, что бывает с ним именно в сонливом состоянии. Например, медленно и ровно дышать... Ощущать тяжесть своих век... Как тут не задремлешь? А дальше начинается самое главное. Вы держите его на уровне неполного сна, не давая погрузиться в полный. Держите, чтобы воспользоваться каналом связи, канал же этот вы захватили целиком. «Раппорт» это у вас называется — так ведь? Думаете, я не заметил, как вы наклонились над тем детиной (Жора, кажется) и чуть не в ухо ему повысили голос, когда он начал похрапывать? Вам не надо, чтобы он спал. Надо, чтобы слушал. Здесь-то и вскрывается загадка гипноза.

— Ну-ка?..

— В гипноидном состоянии человеческий разум пассивен. И как ему быть активным, если кора заторможена? Обычно то, что мы слышим от других, немедленно идет на обработку сознанием. С чем-то ты согласен, с чем-то нет; в одно веришь, в другом сомневаешься.

Критическая мысль действует, верно? А тут критическая мысль еле ворочается. Спит. И слова гипнотизера беспрепятственно врезаются в память как непререкаемая истина... Мне это напоминает элементарную медицинскую процедуру — инъекцию. Берем шприц и вводим под кожу или в мышцу то, что надо. А вы вместо иглы используете канал связи, «раппорт», и тоже вводите кое-что, только не в мышцу, а прямо в мозг.

— Вы замечательно все излагаете, В. В., но будьте последовательны. Что же именно я ввожу через «иглу раппорта» в мозг больному? Не вещества ведь, не любимые вами молекулы! Я команды ввожу. Психические содержания «впрыскиваю». По-вашему, гипноз — чисто физиологическая процедура. Здесь-то вы и ошиблись.

Гипноидное состояние можно вызвать психологически, без метронома, пассов и прочего. Достаточно сильного воздействия на чувства человека. Вообразите себе, что вы услышали по радио: ваш номер лотерейного билета выиграл десять тысяч. Ручаюсь, что несколько мгновений — если не несколько часов или дней — вы будете буквально оглушены. Все ваше сознание, весь критический разум как бы подернутся пленкой, одна только мысль будет пылать ярко и ослепительно: «У меня десять тысяч!» Обыденные представления и размышления словно испарятся; взамен их возникнет целый вихрь радужных картин.

Туристическая поездка в Японию — несбыточная мечта детства. Или великолепная новая квартира, или покупка автомобиля... Жена в богатой шубе и в долгожданных украшениях...

Улыбки, поздравления, звон хрустальных бокалов... Дорисовывайте сами: это у вас десять тысяч, не у меня. Некоторое время после потрясающего известия вы будете жить, как во сне.

С нейрофизиологической точки зрения это не будет ни сном, ни переходным этапом к нему. Вы останетесь подвижным, оживленным, деятельным. Но в том-то и штука, что гипноидное состояние, взятое само по себе, не тождественно состоянию сна или полусна.

Надо рассматривать его в первую очередь как особое состояние сознания.

Я хочу убедить вас в том, что гипноидное состояние может возникнуть на разных уровнях бодрствования, не только на уровне частичного сна Помните, я познакомил вас со своим другом, гипнологом? Вы, должно быть, знаете, что он не только превосходный психотерапевт, но и известный специалист по электроэнцефалографии. Так вот, на протяжении многих лет он погружает в гипноз пациентов во время записи у них биотоков мозга.

И может сравнивать характер биотоков до гипноза и во время гипноза. Не мне вам рассказывать, что сон или подступы ко сну имеют достаточно четкое отображение на электроэнцефалограмме.

Что же оказалось? Человек может быть определенно в гипноидном состоянии — вплоть до того, что он не чувствует, как сквозь его мягкие ткани протыкается игла. Но ЭЭГ показывает, что он вовсе не спит. Бывает, правда, и другое. Пациент загипнотизирован и согласно ЭЭГ близок ко сну. Однако обратите внимание: бывает и то, и другое! Я думаю, все дело в том, как вы ввели его в гипноз. Если методично и последовательно действовали на клетки коры, побуждая их все более затормаживаться, и лишь затем приступили к внушениям — например, к внушению нечувствительности к игле, тогда картина на ЭЭГ, естественно, будет близка ко сну.

Но если вы выбрали для опыта пациента, который приучен от одного вашего взгляда, жеста, особого тона сразу же «влетать» в гипноидное состояние, то в него-то он «влетит», а в сонливость и не подумает! И вообще уже доказано, что сон и гипноз дают на ЭЭГ вовсе не одинаковую картину.

Конечно, мы, врачи, предпочитаем гипнотизировать больных с использованием всего арсенала физиологических усыпляющих воздействий: звуковых, зрительных и прочих. Оно и надежнее, и не пугает человека, и не оставляет у него унизительного чувства, что некто сломал его волю и повел на веревочке. С другой стороны, чтобы гипнотизировать иначе — чисто психологическим способом, — вам пришлось бы взять на себя слишком много.

Выражусь точно и определенно: пришлось бы взять на себя особую социально-

психологическую роль. Роль, которая наполовину бессознательно, но почти мгновенно улавливается пациентом.

Я много думал об этом, уважаемый В. В. И кажется, понял набор ролей, имеющих суггестивное значение, то есть позволяющих внушить человеку то, что вы замыслили. Тут я вас, видимо, немножко удивлю.

Среди суггестивных ролей на первое место я поставил бы роль Божества. Если вы способны по отношению к своему слушателю выступить в роли Божества — считайте, что он уже загипнотизирован. С той же секунды, как признал вас таковым! Притягательно, но и страшно Божество. В нем сверхчеловеческая мощь и власть, недосягаемая мудрость, непостижимое право карать или миловать... Перед ним остается лишь лечь лицом в пыль и с благоговейной покорностью ждать своей участи... Беретесь выступить перед кем-либо в

такой роли?

— Нет уж, увольте,— рассмеялся В. В.

— То-то и оно. Не беретесь. И никто не осмелится. А потому едва кто-либо из рода человеческого возьмет на себя подобное, остальным кажется: это неспроста. Не может обыкновенный смертный ступать такой поступью, смотреть таким взором, исторгать из уст такие речи. Должно быть, одарен он высшей силой; и если это не его собственная сила, значит, сила «того, кто послал его в мир». Он бог или боговдохновенный пророк. Этой реакцией публики пользовались во все времена жрецы, пророки, шаманы— оставим в стороне вопрос, были ли они искренними или умело мошенничали. Любопытно, что и в нашу эпоху там и сям появляются личности такого склада — настоящие (и, если хотите, даже великие) гипнотизеры под видом «религиозных учителей». Разве не гений гипноза тот, кто недавно вынудил 940 своих американских почитателей совершить коллективное самоубийство «во славу божью»?..

Мы помолчали. Я заново пережил изумление и ужас, охватившие меня, когда в газетах описывалась «Гайянская трагедия». В. В. попросил меня продолжать.

— Роль Божества,— двинулся я дальше,— можно сравнить с белым солнечным светом. Если эту роль разложить на спектр, то каждый участок спектра, в свою очередь, окажется суггестивной ролью. Начнем, если хотите, с теплого конца спектра и будем двигаться к холодному.

Роль Покровителя. Покровитель — значит, могучий и властный, но добрый к тебе человек. Опора в бедах, утешение в страданиях, предмет благоговения...

Роль Кумира. Кумир не обязательно могуч и не обязательно добр к тебе, но он знаменит, обаятелен, пользуется всеобщим восторженным восхищением... Помните, как экзальтированные девицы и юнцы рвали одежду с обожаемых битлов? Сохранить на память хоть клочок галстука, хоть ниточку из подштанников...

По-вашему, это не было своеобразным состоянием гипноза? А как подобные им молодые люди крушили и ломали, что ни попадет под руку, под влиянием воплей очередного «короля рок- н-ролла»?.. Здесь, правда, не только гипноз, исходящий от «короля», но еще взаимное психологическое заражение. Здесь вдобавок толпа, масса своим состоянием гипнотизирует индивида... Но продолжим.

Роль Хозяина, или Господина. Может быть, он не добр к вам. Может быть, не является кумиром публики. Не в этом дело. Любое его слово — закон. Шевельнет пальцем — и вас сотрут в порошок. Попробуйте не подчиниться, есть нечто похуже смерти: пытки, когда смерти ждут, как счастливого часа. Но если вы будете лояльны к Господину и выкажете полное послушание, вам будет хорошо. Вас, может быть, приблизят, обласкают, облекут относительной властью. Угодите ему — и станете жить в довольстве. Не сумеете угодить —пеняйте на себя.

— Н-да,— сказал В. В. в тишине невольной паузы.

— Следующая полоска спектра: роль Авторитета. Этот обладает ограниченной властью и не обязан творить благие дела. Благо уже в том, что он больше других разбирается в каком-нибудь общеполезном или важном деле. К нему нельзя не прислушиваться. Не воспользуешься его советом — гляди, сядешь в лужу...

Дальше: роль Виртуоза или Ловкача. Выступая в этой роли, вы даете понять, что умеете совершить невозможное. Хорошее или плохое — неважно. Виртуозный делец, «из-под земли» добывающий то, чего иным и не снилось; виртуозный вор-карманник; виртуозный игрок, фокусник, стихоплет, спорщик — что угодно. В любом случае вы завораживаете публику, и даже ограбленный вами субъект не может не восхититься вашей ловкостью и не позавидовать ей в глубине души.

Дальше: роль Удава. Это не Властитель, не Господин, хотя он при желании может сделаться для вас и Хозяином. Это тип, который видит все ваши слабые места и в любой момент готов поразить их, что доставляет ему истинное удовольствие. Ломать вас, топтать вас ему так же легко, как вам сигарету выкурить. И так же приятно. Вы боитесь его и предпочитаете подчиниться, так как ни на миг не поверите, что способны справиться с ним, дать сдачи.

Ну и, наконец, роль Дьявола. В этой роли вы — олицетворенное зло. Зло «метафизическое», зло ради зла, а не во имя какой- либо цели. В известном отношении это «божество с обратным знаком». Беспредельная власть божества, но при этом беспредельная ненависть ко всему человеческому, светлому, упорядоченному. Неумолимая пасть акулы, земля, разверзшаясяпри землетрясении; скелет с острой косой, садящийся за ваш свадебный стол...

— Занятно получилось,— одобрил В. В. — Даже спектр — все цвета радуги. «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».

Я понял: мои речи скорее развлекли его, но я не оставляю надежды, что когда-нибудь приучу этого невропатолога мыслить психологически.

— Вот почему, дорогой коллега, дело не просто в двух блестящих глазах, куда вперяет взор гипнотизируемый. Глаза гипнотизера вместе с общим выражением лица, позой, жестами, голосом нечто выражают. А говоря точно и определенно, передают социально-психологическую роль, взятую на себя гипнотизером. Роль эта парализует сознание и возбуждает бессознательное в пациенте. Тут-то и начинаются загадки гипноза, которые вы, коллега, отрицаете. Может ли гипнотизер взять на себя подобную роль, сам в нее не веря? До какой степени он способен шарлатанствовать? Что убеждает гипнотизируемого, что перед ним не шарлатан, которого можно и необходимо разоблачить, а носитель и впрямь могущественных сил и возможностей? Как и почему тут срабатывает бессознательное? Какие люди скорее клюнут на роль Покровителя, чем на роль Удава, и наоборот? Вдумайтесь: эти вопросы можно продолжать до вечера.

— А вы лично — кто?— спросил больше самого себя В. В. Он начал сверять мои домыслы с собственным впечатлением от сеанса.

— Не знаю,— честно сказал я.— Во всяком случае, не Божество (это смешно), не Удав и, надеюсь, не Дьявол. А что касается остальной части «спектра», то всего понемножку... С особым упором, думаю, на ролях Покровителя и Авторитета. Здесь не требуется шарлатанства, достаточно убежденности и некоторого артистизма. Об артистизме не мне судить. Убежденности хватает. Я точно знаю, что хочу и могу помочь своим пациентам, что они мне не безразличны. Я готов отдать во время сеанса все свои эмоциональные силы, всю свою волю тем, кого лечу. И я располагаю определенными медицинскими и психологическими навыками такого дела. В этом смысле я для пациента, безусловно, Авторитет. Пациент, если он только не самонадеянный болван или не сумасшедший, быстро смекает, что в своей профессии я как- никак ориентируюсь получше его. И он готов «играть на своей половине поля», не вторгаясь в мою.

Кстати, я не делаю от больных секрета из всех нейрофизиологических закономерностей гипноза, о которых вы так живо мне поведали. Более того, я умышленно даже объясняю эту сторону сеанса — жаль, что вы не были на предыдущем сеансе с нашей четверкой. Почему объясняю? Очень просто. Люди получают сведения, например, о том, что после таких-то упражнений кора их головного мозга затормозится. Я предупреждаю: торможение коры субъективно будет выглядеть как затуманивание головы. Они охотно работают над упражнениями, проверяют себя и постепенно убеждаются: да, в самом деле затуманилась...

И это лишь укрепляет их доверие ко мне. Люди видят, что я их не обманываю, что я не шаман, а врач, обеими ногами стоящий на почве клинических знаний. Заодно — тут уж я вам по секрету скажу — таким приемом я снимаю их законное подозрение, что гипнотизер может надругаться над их личностью. Из-за подобного подозрения иные во время гипноза «борются» с врачом в своем сознании. А со мною не надо бороться. Мы с пациентом союзники и сотрудники.

— Сходите в буфет, перекусите,— посоветовал вдруг В. В.— Только сейчас я вижу, как вы вымотались за сеанс, а тут еще я со своими разговорами.— Он встал.— А кстати, вы нигде не публиковали эти свои размышления о Боге, Дьяволе, Хозяине и прочем?

— Нет.

— Советую. Не берусь судить, насколько это правильно, но занимательно — наверняка.
Твоё ВНИМАНИЕ полностью концентрируется на том, что я ТЕБЕ говорю.
Только НА ТОМ что я ТЕБЕ говорю. :ma_g: :ps_ih: :ps_ih:
Аватара пользователя
GdeToTam
 
Сообщения: 11304
Зарегистрирован: 21 дек 2011, 15:06

Re: Анатолий Добрович

Сообщение GdeToTam » 13 авг 2020, 14:36

«Дом колдуньи» и художественное восприятие (Заметки психолога) Анатолий Добрович

Анатолий Добрович


В конце сентября 1979 года на улицах города Тбилиси появился плакат с не совсем привычным для глаза словом «Бессознательное» (по-русски и по-английски); он извещал жителей грузинской столицы о том, что их город избран местом проведения международного симпозиума на тему, обозначенную этим загадочным словом. Эмблема симпозиума изображала разновидность кентавра — полульва-получеловека. «Человеческая» часть этого существа, символизировавшая, очевидно, сознание, целилась из лука в собственный хвост, увенчанный пастью дракона и означавший, по всей вероятности, теневую, инфернальную сторону души – бессознательное.


Эмблема перекочевала на плакат, значки и даже на ветровые стекла спецавтобусов с суперобложки трехтомной коллективной монографии «Бессознательное» (сборник материалов к симпозиуму, изданный в Тбилиси в 1978 г.) Один из редакторов трехтомника, профессор А.Шерозия рассказал мне ее историю — историю, кажется, не лишенную интереса для читателей «ДИ».

Задача создать эмблему симпозиума была поставлена перед несколькими художниками, но ни один не сумел найти образ, который удовлетворил бы организаторов. В конце концов заказчик решил обратиться к музейным материалам и в одной из грузинских светских рукописей 1188 года обнаружил изображение «Стрельца», о котором только что говорилось.

Всматриваясь в изображение, продолжает профессор, мы замечаем многозначительную деталь: «Стрелец» целится в дракона, не заложив в лук стрелы. В этой подробности эмблемы симпозиума можно усмотреть не меньше смысла, чем в статьях двух сотен авторов трехтомника. Речь идет о нерасторжимости «светлого» и «темного» в нашей душе: человек не способен убить в себе чудовище, но и оно не в состоянии пожрать человека; смерть одного означала бы конец другого; единственный благоприятный исход борьбы между этими началами — достойное противостояние, длящееся вечно.

Следуя интуиции, профессор философии и психологии Тбилисского университета попросил художника поместить «Стрельца», доведенного до эмблематической графичности, внутрь черного круга, «как бы ограничивающего, — по его словам, — возможности самопознания». Далее, он предлагает вывести переднюю лапу человека- льва за пределы круга: перед нами шаг в неведомое, в тайну; причем этот шаг определенно еще не осмыслен самим «Стрельцом» (ведь его взгляд направлен назад, к голове дракона). И наконец, надо было принять решение о том, где поместить эмблему (имея в виду пространство суперобложки), — ее расположили не на лицевой стороне тома, а позади. Это, — говорит Шерозия, — своего рода «точка» после прочитанного. Точка, знаменующая не конец мысли, а проваливание в тайну.

Последнее замечание как нельзя лучше характеризует общую атмосферу, царившую на симпозиуме: при всех (подчас довольно резких) спорах, возникавших между представителями разных течений науки, каждый из выступавших явно чувствовал (и давал почувствовать другим), что речь идет о предмете, представляющем собой для сегодняшней научной мысли неразгаданную тайну, — и это несмотря на то, что теория бессознательного активно разрабатывается более полувека.

Такова уж, видимо, специфика обсуждавшегося предмета: здесь не удается просто распространить на новую область уже накопленные теоретические представления. Поскольку сама логика научной мысли отражает в себе структуру сознания, то, сталкиваясь с бессознательным, наука оказывается лицом к лицу с предметом, дальнейшее углубление в который может потребовать довольно существенной перестройки самой структуры теоретического мышления в данной области.

И если это верно по отношению ко всей сфере бессознательной психической деятельности, то уж тем более — по отношению к той проблематике, которую выдвигает перед учеными культура и искусство.

Ведь произведение искусства становится таковым постольку, поскольку его содержание не исчерпывается понятийным рядом; по ту сторону понятия мы улавливаем «что-то еще», в понятии не выразимое. Для традиционной науки это «что-то» выступает скорее как помеха — слой артефактов между понятием и означаемой реальностью; для искусства реальностью являются как раз эти артефакты, не рационализируемые следы присутствия души и духа. И, следовательно, не будет большим преувеличением сказать, что «бессознательное» в человеке и есть орган восприятия собственно искусства.

Итак, с чем же мы имеем дело, имея дело с бессознательным? И в какой мере Тбилисский симпозиум вносит ясность в эти вопросы?

Прежде всего заметим, что само существование «бессознательного психического» до сих пор оспаривается некоторыми психологами и философами. Им рисуется сложнейшая картина взаимодействия нервных клеток в мозгу; эти физические процессы, осуществляющие «отражение» мира, на каком-то предельно высоком уровне уже являют собой сознание, и сознание выступает как единственно представимая форма психического. Вне сознания ничего «психического» попросту нет: дальше начинается царство нейрофизиологии. Этот наивный физикализм нередко подкрепляется ссылками на И. П. Павлова.

Между тем не кто иной, как Павлов, говорил: «Мы отлично знаем, до какой степени душевная психическая жизнь пестро складывается из сознательного и бессознательного». И такой взгляд был для него естествен: процесс сознания ему, физиологу, рисовался как скольжение «светового пятна» (очага возбуждения) по коре головного мозга; ясно, что эго «пятно» не может в каждый данный момент высветить всю совокупность содержаний «душевной психической жизни» — содержаний, потенциально обеспечиваемых деятельностью коры.

Но невысвеченное вовсе не мыслилось им психологически пассивным, не существующим. Напротив, именно Павлов развил представление об аффектах, ущемленных на бессознательном уровне, которые, не доходя до сознания, оказывают влияние как на физическую сферу жизнедеятельности человека, так и на ход его сознания. Неспроста, отвергая фрейдовскую доктрину, Павлов говаривал, что они с Фрейдом «копаются» в одних и тех же вещах.

Подтверждением павловских (а в известном отношении — и фрейдовских) представлений о бессознательном стали в 50-е годы исследования канадского нейрохирурга У. Пенфилда. Пользуясь тем, что пациент во время операции на мозге находится в ясном сознании (под местным обезболиванием), Пенфилд прикладывал электрод со слабым гальваническим током к различным точкам коры головного мозга и просил оперируемого описать свои переживания. Для некоторых точек коры электрод оказывался волшебной палочкой, погружающей человека в прошлое.

Например, один из пациентов услышал колокольный звон и испытал щемяще-радостное чувство, вслед за которым всплыло детское воспоминание о том. как, держась за руку матери, он приближался к церкви. Речь шла не столько даже о воспоминании, сколько о переживании былого заново, причем сама по себе, без электрода, эта картина давным- давно не представала перед умственным взором пациента. Прибегая к павловской метафоре, можно сказать, что электрод «высветил» для сознания то, что самим сознанием — движущимся световым пятном — многие годы почему-то обходилось. Остается понять, почему переживание столь яркое, — быть может, одно из формообразующих для душевного склада человека — таится в стороне от русла, по которому течет поток сознания. По каким законам мозг пускает в ход собственную волшебную палочку, отбирая в сознание тот или иной материал? Идет ли речь о законах «чистой» физиологии, так что развертка панорамы душевной жизни целиком подвластна произволу мозговой машины? Или здесь в силу вступают законы психологические, и следовательно, кадры фильма, который мы видим и о котором можем отчитаться (на уровне рефлектирующего сознания), сменяют друг друга не без участия «режиссера», остающегося в тени? Кто тогда этот режиссер?

Здесь уместно вспомнить мысль 3. Фрейда, призывавшего за психическим искать прежде всего психическое же и лишь затем — физическое (нейрофизиологическое). Движущие силы психики, «режиссирующие» сознание, Фрейд представлял себе примерно так. Существует инстинктивное «Оно» (по психоаналитической номенклатуре): сфера биологических побуждений, несовместимых с культурой. Это, главным образом, сексуальные и агрессивные побуждения. Чтобы сдержать яростный натиск животной стихии общество формирует в детской психике защитный вал из моральных, эстетиче­ских и логических установлений («сверх-Я»); в окружении этого вала и начинает функционировать наше созна­тельное «Я». Страсти, низменные с точки зрения культуры и человеческого общежития, тем не менее просачиваются в сознание, но тогда некая сила «вытесня­ет» их назад, за пределы защитного вала. Образно говоря, вал облеплен снаружи психическим материалом, изгнанным из сознания; исторгнутое содержимое, в свою очередь, атакует сверх-Я, стремясь прорваться в сознание; эти прорывы про­исходят в сновидениях, в обмолвках и описках, в безотчетных поступках и... в художественном творчестве.

Естественно, что это последнее обстоя­тельство не раз делало художественное творчество вожделенным объектом психоаналитических исследований. Первые опыты в этом плане предпринял сам Фрейд. В работе о Леонардо да Винчи он пытался доказать, что творчество худож­ника было движимо его детскими психи­ческими травмами, сохранявшими свой аффективный и смысловой напор на бес­сознательном уровне («комплексы»). Ис­следования тысяч фрейдистски ориенти­рованных критиков, посвященные творче­ству тысяч других художников, не прод­винулись дальше этой идеи. Для целой ветви искусствоведения задача художест­венного анализа оказалась подменена своего рода «разоблачительством» — на основе редукции высших устремлений художника к низшим.

Впрочем, нельзя полностью отказать пси­хоанализу в возможностях объяснения художественных феноменов. Скажем так: сила воздействия «Возвращения блудно­го сына» Рембрандта, рассуждая психо­аналитически, основывается на «комп­лексе Эдипа», присущем каждому чело­веку. Эдипов комплекс, по Фрейду, воз­никает у ребенка в силу противоречивых чувств к родителю того же пола; для мальчика это сочетание страха перед отцом, зависти, ревности, обожания и чувства вины. По мере взросления эти переживания «вытесняются», но картина потому и волнует зрителя (а притча о блудном сыне — читателя), что создан­ный художником образ погружает чело­века в терзания детства, в то же время утешая его демонстрацией искупления вины н великодушного прощения.

Но как быть с множеством других произ­ведений, не апеллирующих напрямую к комплексам? Здесь начинается психоана­литическое доктринерство — такое же тугоподвижное, как, например, при тол­ковании сновидений, когда всякий при­снившийся продолговатый предмет нам предписывают толковать как «фалличе­ский символ». Вообще, хотя культура для Фрейда есть причина сознания и бессоз­нательного, она же, культура, мыслится как сплошная уловка инстинктов, способ маскировки «низменного».

Несравнимо больше дает культурологии теория К.-Г. Юнга — ученика, а затем оппонента Фрейда. «Бессознательное», в концепции Юнга, точно так же противо­стоит сознанию, но противостоит ему не как «неприличное приличному», а как сказка — действительности, как миф — здравому смыслу. Плоть этого бессозна­тельного составляют не антисоциальные побуждения, а мифологические схемы мировосприятия — «архетипы». Они ско­рее просоциальны, ибо формируют стереотипы межличностных и общественных отношений. Другое дело — что они несов­местимы с исходной рассудочностью сознания и удерживаются за его предела­ми. Их прорыв в сознание может быть губительным для разума (помешательст­во), но в известных случаях дает лично­сти и творческое озарение — как слияние рационального начала с интуитивным («индивидуация»). Бессознательное, в концепции Юнга, оснащено эпитетом «коллективное»: одни и те же архетипы присущи не только разным людям, но и разным народам, сколь угодно разделенным временем и пространством. Вопрос о происхождении архетипов Юнг оставлял открытым, давая повод для широкого спектра спекуляций – от антропологических до мистических.

С точки зрения рассудка, архетипы многосмысленны, амбивалентны, иррацио­нальны. Если Фрейд для постижения бес­сознательного предлагал редукцию, то Юнг, напротив, видел дорогу к бессозна­тельному в «амплификации»— расшире­нии и обогащении образа, всплывающего из глубин души. Это расширение менее всего сходно с осмыслением. Дайте возбудиться своей фантазии, привлеките все интуитивно возникающие ассоциации, любые приходящие в голову параллели и аллюзии — и вы постигнете бессоз­нательное, питающее этот образ. Пос­тичь — значит пережить, а не «понять». Процедура амплификации есть, в идеаль­ном случае, художественное творчество, и всякая культура оказывается следствием актов амплификации, осуществ­ленных носителями и творцами этой культуры.

Обескураживающая особенность концеп­ции Юнга заключается в том, что эта концепция сама по себе глубоко мифо­логична. Человек предстает в ней как «мундштук потусторонних императивов» (Ницше). Юнгианство позволяет работать над вопросом «что», почти бесповоротно закрывая вопрос «почему». Так, мы мо­жем открыть в «Возвращении блудного сына» так называемый архетип отца, со­пряженный во все времена с гаммой ярких и сложных переживаний (от рабо­лепия до бунта); мы можем высказаться о том, каковы другие архетипы, наполняющие эту картину; мы сопоставим рембрандтову реализацию архетипа отца с реализацией того же архетипа до Ремб­рандта и через сотни лет после него; мы выявим общую тенденцию движения ар­хетипа во времени и то, как он «ложится» в разные культурные контексты. Все это будет довольно увлекательной фено­менологической работой. Однако, если вы не принимаете основные положения Юн­га в качестве аксиом, эта работа станет разновидностью «игры в бисер» — изы­сканной и одухотворенной, но все-таки игры.

Самый беглый взгляд на историю проб­лемы бессознательного приводит в неко­торое замешательство: Фрейд, Юнг, Ад­лер, их многочисленные последователи — это ведь не XVII—XVIII века, а двадца­тый! Если сравнить, например, на какой рубеж вышла к 40-м годам физика и где в это время находилась психология бессознательного, то сосуществование мифо­логии с наукой в наше время можно найти не менее восхитительным, чем в баснословные времена алхимии, и столь же бросающимся в глаза. Но это не сов­сем так.

Еще в 20-е годы ученик Вундта и один из основателей Тбилисского университе­та Д. Н. Узнадзе занялся пристальным изучением феномена, который он назвал «установкой». Установку можно описать как неосознаваемую изготовку психики к определенному восприятию, решению, действию. Например, начав читать текст, написанный латинскими буквами, мы невольно прочитываем вставленное в текст русское слово «чепуха» как «реникса» (гепуха). В данном случае мы встречаемся с установкой «фиксирован­ной»: готовность к «рениксе» зафикси­ровалась в нас предшествующим стерео­типом чтения букв. Мысль Узнадзе дви­нулась от экспериментальных фактов это­го рода к понятию «первичной» установ­ки, или установки без фиксации.

Это означает, фигурально говоря, что мир каждое мгновение предстает для психики как некая «реникса» и такое прочтение мира обусловлено не одной лишь натасканностыо нашего восприятия на известные стереотипы. В не меньшей степени это обусловлено живыми потребностями индивида как психофизического целого. Когда я голоден, в картине мира для меня прежде всего выпячено то, что имеет отношение к пище. Известно, что если испытуемым, специально содержащимся на голодном пайке, очень короткими промельками показывать слова на экране, то слова, связанные с едой, распознаются легче, чем все остальные. По сходной причине оскорбленному человеку невинное высказывание другого кажется унизительным намеком. И подобные вещи не контролируются сознанием.

Первичная установка дает живому суще­ству бессловесный, «неопредмеченный», допонятийный эскиз среды (и необходи­мых действий в среде). Это — «психическое», подаренное нам эволюцией, но еще по сознание.

У человека социальная среда формирует сознание. Оно становится нашей специ­фической формой отражения мира (и себя в нем), так что мысли в голове мелькают постоянно. Но сознание, по Узнад­зе, развертывается на основе первичной установки и под неустранимым влиянием фиксированных установок. Оно, сознание, «несомо» установкой, хотя мы этого не замечаем. Возвращаясь к павловскому образу сознания, можно сказать: установка и есть тот механизм, который ведет «световое пятно» по коре головного мозга, выбирая для сознания то или иное направление, высвечивая для него одни содержания и обходя другие.

Сегодня представители школы Узнадзе предпочитают говорить уже не о первич­ной установке, а о «целостной установке личности». Там, где под эгидой сознания сложилась личность со всеми ее ценно­стями, установка принимает свои бес­словесные решения до их осознания на­шим «говорящим Я», иногда вовсе без осознания, но эго все же решения в духе данной личности, а не в духе безличных и мрачных инстинктов, населяющих фрейдовское «Оно». Так установка (в по­нимании грузинских психологов) начи­нает претендовать на роль режиссера тех фильмов, которые, по выражению Фелли­ни, мы видим «на внутренней поверхно­сти своих век». Однако спрашивается: как связана теория установки с психо­анализом?

Попытка ответить на этот вопрос стала самым ярким достижением симпозиума — по крайней мере для культурологии. Хо­зяева симпозиума не отрицали реально­сти той сферы психического, которую Бергсон определял как «подвал созна­ния», а один из гостей, французский пси­хоаналитик С. Леклер, удачно назвал «домом колдуньи». Но, с точки зрения грузинских психологов, эта кишащая тайнами область бессознательного явля­ется не до-, а постсознательным.

Есть странные продукты сознания, — го­ворят они, — уносимые установкой на периферию сознаваемого или за его пре­делы. Изредка эти химерические образо­вания возвращаются нашему «Я»: в сно­видениях, фантазиях, творческих актах. Но почему сознание не может востребо­вать этот материал в любую минуту? Видимо, потому, что тут реализуется принцип «психологической защиты»: стремление избежать переживаний мучи­тельного характера. Стремление, разуме­ется, бессознательное — внятное для уста­новки, а не для сознания. Оно не сво­дится к избеганию душевной боли. Это еще и защита от иррационального.

Мы редко задумываемся о том, что появ­ление «дома колдуньи» в нашей психике связано с тем же, с чем и проявление сознания, - с культурой, ибо всякая культура двулика. Одна её часть формирует сознание, но другая отбрасывает в психике иррациональную «тень».
Твоё ВНИМАНИЕ полностью концентрируется на том, что я ТЕБЕ говорю.
Только НА ТОМ что я ТЕБЕ говорю. :ma_g: :ps_ih: :ps_ih:
Аватара пользователя
GdeToTam
 
Сообщения: 11304
Зарегистрирован: 21 дек 2011, 15:06


Вернуться в ПОЛЕМИКА

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 45





Top.Mail.Ru