Третью систему испытаний в психиатрической практике двух первых третей XIX века составляли магнетизм и гипноз.
Первоначально гипноз использовался, по сути дела, как своего рода смещенный кризис. В конце XVIII века гипнотизером назывался тот, кто внушал пациенту свою волю, и в 1820—1825 годах психиатры начали применять гипноз в психиатрических больницах — прежде всего в Сальпетриере — именно с целью усиления власти, которую брал на себя врач. Следует, впрочем, отметить, что в конце XVIII—начале XIX века с помощью гипноза добивались не только облечения врача тотальной, абсолютной властью над больным, но также и наделения больного дополнительным — месмеристы, кстати, называли его «интуитивным» — зрением, или большей «интуицией», благодаря которой больной индивид мог познать свое тело, свою болезнь, а в некоторых случаях и болезни других. (Foissac P. Mémoire sur le magnétisme animal, adressé a messieurs les membres de l'Académie des sciences et de l'Académie royale de médecine. Paris: Didot Jeune, 1825. P. 6: «Как только загипнотизированный погружается в глубокий сон, он обнаруживает признаки некой новой жизни... Его сознание расширяется, и заявляет о себе та поразительная способность, которую первые гипнотизеры называли „интуицией", или „ясновидением"... Благодаря ей сомнамбулы [...] распознают болезни, которыми они поражены, близкие и далекие причины этих болезней, место поражения, прогнозируют течение этих болезней и рекомендуют наиболее подходящее лечение... Прикладывая руку к голове, груди, животу неизвестного, они говорят, чем он болен, какого рода страдания и нарушения вызывает его болезнь; кроме того, они сообщают, возможно ли ее вылечить, легким или трудным, скорым или продолжительным должно быть лечение, и какие средства следует применить, дабы достичь результата». )
Гипноз конца XVIII века сводился к передаче самому больному того, что в теории классического кризиса составляло задачу врача. Ведь при классическом кризисе врач должен был предвидеть дальнейший ход болезни, угадать ее сущность и, так сказать, помочь ей во время кризиса.
Целью же гипноза, каким практиковали его месмеристы-ортодоксы, стало привести больного в такое состояние, чтобы он мог на деле познать природу, процесс и сам исход своей болезни. (Приведем в качестве примера сеанс магнетического лечения, проведенный 4 мая 1784 г. Арманом Марком Жаком де Шастене, маркизом де Пюисегюром (1751—1825), над Виктором Расом, двадцатитрехлетним крестьянином из его поместья Бюзанси (близ Суассона): усыпленный больной ответил на вопросы, дал сведения о своем состоянии, указал направление терапевтического вмешательства и предсказал дату своего выздоровления, которая впоследствии подтвердилась. Подобным образом лечили и Шарля Франсуа Эме, 14 лет, который, находясь в гипнотическом сне, рассказал о продолжительности и силе его будущих припадков. Ср.: Chastenet de PuységurA. M. J. 344 [1] Mémories pour servir a l'histoire et a l'établissement du magnétisme animal. Vol. I. Paris, [s. п.], 1784. P. 199—211, 96—97; [2] Détail des cures opérées a Buzancy, près de Soissons, par le magnétisme animal, opuscule, anonime, publié par Puységur, Soissons, 1784; [3] Appel aux savants observateurs
du dix-neuvième siècle de la décision portée par leurs prédécesseurs contre le magnétisme animal, et fin du traitement du jeune Hébert. Paris: Dentu, 1813 (рассказ о лечении юного Эбера, с предисловием, восхваляющим достоинства магнетизма). По истории магнетического лечения в целом см.: [a] Mialle S. Exposé par ordre alphabétique des curesopérées en France par le magnétisme animal depuis Mesmer jusqu'à nosjours (1774—1826). Paris: Dentu, 1826; [b] Ellenberger H. F. Mesmer, and Puységur: from magnétisme to hypnotism // Psychoanalitic Review. Vol. 52. 1965. N 2. )
В экспериментах, ведшихся в 1820—1825 годах в Сальпетриере, мы имеем дело с психиатрическим применением гипноза такого типа. Больного или больную усыпляли и затем спрашивали у них, какой болезнью они поражены, с каких пор, по каким причинам и что они должны сделать, чтобы выздороветь. Об этой практике имеется целый ряд свидетельств. Вот, например, месмеризация, проводившаяся в 1825—1826 годах. Больная сидит перед гипнотизером, и тот задает ей вопросы: «Кто вас усыпил? — Вы. — Почему вчера вас тошнило? — Потому что мне дали холодный бульон. — Когда вас тошнило? — В четыре часа. — После этого вы ели? -— Да, месье, и тошноты больше не было. — Почему вы заболели в первый раз? — Я простыла. — Это произошло давно? — Год
назад. — Вы падали? — Да, месье. — Падали на живот? — Нет, на спину...» и т. д. (Речь идет о восьмом сеансе, проведенном 2 ноября 1820 г. бароном Жюлем Депюте де Сенневуа в отделении д-ра Юссона, главного врача лечебницы Отель-Дьё, над восемнадцатилетней Катрин Самсон. Ср.: Exposé des expériences publiques sur le magnétisme animal faites a l'Hôtel-Dieu de Paris, pendant le cours des mois d'octobre, novembre et décembre 1820 [1821]. 3 éd. Paris: Béchet Jeune, 1826. P. 24. )
Медицинская диагностика осуществлялась некоторым образом через окно, открытое практикой гипноза. Один из виднейших алиенистов этого времени, Жорже, подверг гипнозу двух больных по прозвищам «Петронилла» и «Гульфик». Находясь под гипнозом, Петронилла поведала врачу: «Я заболела после того, как упала в воду, и если вы хотите вылечить меня, то вам нужно сделать со мной то же самое». («Петронилла [...] просила Жорже поместить ее в воду, когда у нее будет менструация» (BurdinC. & Dubois F., dit Dubois d'Amiens. Histoire académique du magnétisme animal. Paris: Baillière, 1841.P. 262). ) Жорже так и поступил, но исцеления не произошло, поскольку, как уточняла больная, она упала в Уркский канал, тогда как психиатр просто выкупал ее в бассейне. (Предписания Петрониллы не были выполнены точно; Петронилла сказала, что ее надо было погрузить именно в Уркский канал, ибо, упав именно в этот канал, она оказалась поражена своей
болезнью, similia similibus; вероятно, на этом история о ней заканчивается» (Burdin С. & Dubois F., dit Dubois d Amiens. Histoire académique du magnétisme animal. Paris: Baillière, 1841. P. 262—263). )
Петронилла, требовавшая повторения своей травмы, затем была сочтена симулянткой, невинной и простодушной жертвой хитрости которой оказался Жорже. Впрочем, сейчас это не важно; я лишь хотел показать, что в это время, в 1820-х годах, гипноз функционировал как дополнение, продолжение классического кризиса, помогая познать болезнь, открыть ее истинное лицо.
Подлинное же введение гипноза в психиатрическую практику произошло несколько позднее, после выхода трактата Брейда «Неврогипнология, или Рассуждение о невротическом сне»
(1843) ( Джеймс Брейд (1795—1860), шотландский хирург, увлекшийся магнетизмом под впечатлением от сеансов «месмеризма», публично проведенных в ноябре 1841 г. в Манчестере учеником маркиза де Пюисегюра Шарлем Лафонтеном, популяризировал эту практику под названием «гипнотизма». Ср.: BraidJ. Neurhypnology, or the Rationalc of Nervous Sleep Considered in relation with Animal Magnetism. lllustrated by Numerous Cases of its Successful Application in the Relief and Cure of Diseases. Londres: John Churchill, 1843 (trad. fr.: BraidJ. Neurhypnologic, ou Traité du sommeil nerveux considéré dans ses rapports avec le magnétisme animal, et relatant de nombreux succès dans ses applications au traitement des maladies / Trad. G. Simon, préface de E. BrownSéquard. Paris: A. Delahaye, 1883). )
и распространения во Франции, в круге Брока в 1858—1859 годах, методов автора этой книги.
Почему же брейдизм был принят на вооружение, в то время как месмеризм к 1830-м годам уже отвергли? ( Растущее влияние магнетизма в эпоху Реставрации воспринималось как угроза институциональной медицине. Эти опасения выразились в организации официальных комиссий: первая из них была учреждена 28 февраля 1826 г., начала работать в январе 1827 г., а 28 июня 1831 г. вынесла свои заключения, которые были сочтены слишком благорасположенными и под этим предлогом остались неопубликованными Академией медицины. Вторую, «неблагожелательную», комиссию созвали 5 сентября 1837 г., и 15 июня 1842 г. магнетизму был вынесен смертный приговор, закрепленный решением Академии более не возвращаться к этому вопросу. Ср.: PeisseL. Des
sciences occultes au XIX siècle. Le magnétisme animal // Revue de deux mondes. T. I. Mars 1842. P. 693—723. )
Его отвергли по той простой причине, что гипнотизеры ничтоже сумняшеся хотели доверить больным и «ясновидению» больных медицинские власть и знание, которые согласно самому принципу института больницы могли принадлежать исключительно врачу. Именно это заставило Академию медицины и самих врачей преградить первым практикам гипноза путь в психиатрию.
Брейдизм же, напротив, был спокойно принят и уже в 1860-е годы распространился в больничной практике. Почему? Отчасти, конечно, потому что брейдизм, да, впрочем, и гипноз вобобще уже не следовали старой теории материального магнетизма. В определении Брейда гипноз всеми своими эффектами обязан воле врача. Только твердость врача, только его авторитет, только власть, которой он обладает над больным, без участия каких-либо токов, сами по себе могут вызвать гипнотическое действие.
Кроме того, брейдизм лишил больного способности продуцировать медицинскую истину, которой еще добивались от него в 1825—1830 годах. В рамках брейдизма гипноз образует стихию, в которой может развернуться медицинское знание. Техника Брейда позволила в некотором смысле всецело нейтрализовать волю больного и предоставить полную свободу чистой воле врача — вот что прельстило психиатров и заставило их принять то, от чего в 1830 году они отказались. Реставрация гипноза во Франции состоялась после проведенной Брока хирургической операции над загипнотизированным больным. ( M. Фуко имеет в виду операцию над сорокалетней женщиной, проведенную 4 декабря 1859 г. в больнице Неккер Полем Брока,— которого познакомил с работами Брейда хирург из Бордо Поль Азам, — и Э. Ф. Фолленом. Это вмешательство стало предметом доклада в Академии наук, представленного А. А. Л. М. Вельпо 7 декабря 1859 г. под названием: «Сообщение о новом методе обезболивания» {Velpeau A. A. L. M. Note sur une nouvelle méthode anesthésique// Comptes rendus hebdomadaires des séances de l'Académie des sciences. T. 49. Paris:
Mallet-Buchclier, 1859. P. 902—911). )
Гипноз вернулся уже как окно, через которое могла проникнуть к больному и овладеть им медицинская власть-знание. Гипнотическая нейтрализация больного, то, что теперь у него уже не просили познать свою болезнь, но, напротив, старались сделать его чистой поверхностью, готовой принять волю врача, имела огромное значение, ибо, опираясь на нее, можно было дать определение гипнотическому воздействию. Что и было сделано Брейдом, а главное, уже после Брейда, во Франции, автором книг, выпущенных под именем Филипса, которого в действительности звали Дюран де Гро. Он эмигрировал из Франции в 1852 году, но через несколько лет вернулся и впоследствии публиковался под псевдонимом Филипс. И в 1860—1864 годах этот Филипс определил процесс и отдельные аспекты гипноза. ( Жозеф Пьер Дюран, называемый Дюран де Гро (1826—1900), познакомившийся с брейдизмом в Англии, а затем переехавший в США, по возвращении во Францию опубликовал там под именем Джозефа Филипса кн.: Philips J. [1] Électrodynamisme vital, ou les Relations physiologiques de l'esprit et de la matière, démontrées par des expériences entièrement nouvelles. Paris: Baillière, 1860; [2] Cours théorique et pratique de braidisme, ou Hypnotisme nerveux considéré dans ses rapports avec la psychologie, la physiologie, et la pathologie, et dans ses applications a la médecine, a la chirurgie, a la physiologie expérimentale, a la médecine légale et a l'éducation. Paris: Baillière, 1860. )
Он показал, насколько важен гипноз хотя бы потому, что он обладает дисциплинарным воздействием; он успокоителен точно также, как опрос и наркотики; не будем к этому возвращаться. Но
главное, что гипнотическое состояние, которое Филипс называет «гипотаксическим» и в котором пребывает загипнотизированный субъект, ( Дюран де Гро определял «гипотаксическое состояние» как «предварительное изменение жизненной функции, которое чаще всего остается латентным и единственное следствие которого заключается в подготовке организма к восприятию особого рода определяющего воздействия, оказываемого затем» {Philips J. Cours théorique et pratique de braidisme... P. 29). ) предоставляет врачу возможность распоряжаться больным по своей воле. Прежде всего распоряжаться его поведением: врач может запретить или, напротив, предписать больному вести себя так или иначе, просто приказав ему. Дюран де Гро называет это «ортопедией»: «Брейдизм предоставляет основу, — говорит он, — для умственной и душевной ортопедии, которая однажды, несомненно, станет обычной в воспитательных домах и исправительных учреждениях».
Таким образом, гипноз позволяет моделировать, формировать поведение. Кроме того, он позволяет устранить симптомы. С помощью гипноза следует предотвращать появление симптомов: так, Дюран де Гро утверждает, что, если больному дать соответствующий приказ, можно прекратить у него приступы хореи. (Philips J. Cours théorique et pratique de braidisme... P. 112. Хорея — нервное расстройство, при котором отмечаются обильные и беспорядочные непроизвольные движения, подобные жестикуляции. )
И наконец, анализируя и корректируя функции больного, гипнотизер может распоряжаться его телом: вызывать сокращения или, наоборот, паралич мышц, усиливать или ослаблять чувствительность тех или иных участков тела, возбуждать или затормаживать те или иные умственные и душевные способности.
Он может вмешиваться даже в автоматические функции — такие, как кровообращение и дыхание. (Philips J. Cours théorique et pratique de braidisme... Р. 87: «Брейдизм — это техника, с помощью которой в человеке вызывают определенные физиологические изменения, призванные осуществить те или иные указания по медицинскому или хирургическому лечению или облегчить экспериментальные исследования биологического характера». )
Таким образом, в рамках подобного принятого в середине XIX века гипноза определяется или, точнее, появляется пресловутое тело больного, ранее отсутствовавшее в психиатрической
практике. Гипноз оказывается тем, что позволяет действительно взяться за тело — не только на дисциплинарном уровне поступков, но и на уровне мышц, нервов и элементарных функций.
И следовательно, это новый для психиатра, куда более совершенный, куда более эффективный, нежели опрос, способ подступа к телу больного; или, говоря точнее, в его распоряжении
впервые оказывается тело больного во всех, так сказать, функциональных подробностях. Психиатрическая власть наконец берется за это тело, которое уклонялось от нее с тех пор, как
выяснилось, что патологическая анатомия неспособна проникнуть в функционирование и механизмы безумия.( В подготовительной рукописи М. Фуко добавляет: «Таким образом, гипноз предоставляет еще один способ выпытывания болезни, родственный наркотикам своим дисциплинарным действием и эффектом воспроизводства патологической реальности, но отличающийся
от них и в некотором смысле даже превосходящий их, поскольку он всецело адекватен воле врача, а также поскольку он позволяет или во всяком случае может позволить устранить один за другим симптомы и открывает непосредственный доступ к телу».)
Мне кажется, что описанные выше различные орудия, различные техники реализации болезни стали элементами, содействие которых обусловило центральное событие в истории психиатрии и безумия в XIX веке. Есть три орудия — опрос, гипноз и наркотики, три способа эффективной реализации болезни. Однако в рамках опроса эта реализация осуществлялась исключительно в языке и, главное, имела два изъяна: во-первых, не позволяла психиатру иначе, нежели путем игры вопросов и ответов, на внутреннем уровне, общаться с механизмами безумия и, во-вторых, не давала ему подступа к строению тела больного.
Наркотики, напротив, предоставили доступ к безумию изнутри, это властное дополнение, получаемое психиатром в силу того, что он думает, воображает, что понимает феномены
безумия. Что же касается гипноза, то с его помощью психиатр подступился к самому функционированию тела больного. Таковы элементы, на основе которых выстроилось... Или,
точнее говоря, эти элементы имели место, и вдруг, в 1860—1880-х годах, их значение и статус резко выросли, когда в рамках самой классической медицины возникло новое определение,
а точнее новая реальность тела, когда было открыто тело, не просто состоящее из органов и тканей, но тело с функциями, навыками, поведением — иными словами, после того как в
1850—1860-х годах в кругу Дюшена де Булоня зародилось понятие неврологического тела.
В этот момент возникла возможность, основываясь на этом теле, вновь открытом медициной, техниками гипноза и наркотиков наконец включить механизмы безумия в систему дифференциального знания, в медицину, основанную прежде всего на патологической анатомии или физиологии. И это включение, вернее, эта попытка включить безумие в общемедицинскую симптоматологию, от которой его до сих пор отгораживало отсутствие тела и дифференциальной диагностики, стало важным событием. Неудача этой попытки, предпринятой Шарко, тот факт, что неврологическое тело уклонилось от психиатра также, как и тело патологической анатомии, оставили психиатру только три его властных орудия, разработанные еще в первой половине XIX века. Иначе говоря, после того как неврологическая надежда не оправдалась, психиатрии пришлось довольствоваться тремя этими элементами — опросом (языком), гипнозом и наркотиками, применяя которые, в больницах или за их пределами, психиатрическая власть функционирует и по сей день.